Реальный суверенитет vs. экономика зависимости

После «крымского поворота» российской истории основные персонажи так называемой «несистемной оппозиции» стали не то чтобы крайне непопулярны, а радикально неинтересны. Историю в этот момент делала власть, сконцентрировав в одной точке преимущества стабильности и энергетику трансформации. Тот факт, что спустя три года либеральная фронда играет первым номером, возвращает себе инициативу в формировании повестки дня, не является вызовом власти президента, но является вызовом его лидерству .

Под лидерством я имею в виду не статическое состояние (политический облик президента Путина, его авторитет вполне устойчивы; в некотором смысле, они уже историческая данность), а динамический эффект – способность давать обществу осмысленную перспективу, вести за собой. Иными словами – быть в средоточии исторического процесса, где один успешный «ответ» влечет новый «вызов», и инициатива принадлежит тому, кто берется (не обязательно успешно, но убедительно) разрешить ключевые противоречия своего времени.

Одно из таких противоречий сегодня – это противоречие между демонстрируемым уровнем военно-политического суверенитета страны и моделью зависимого развития в экономической сфере. Подчеркну, речь в данном случае не о желаемом уровне экономического развития (понятно, что все мы хотим быть «богатыми и здоровыми»), а именно о его модели.

Модель зависимого развития – это, коротко говоря, модель тесной интеграции развивающихся стран в миросистему на условиях стран-лидеров. В разные эпохи эти условия могут несколько варьировать. Применительно к реалиям финансовой глобализации конца XX – началаXXIвв. они были сформулированы в принципах так называемого «вашингтонского консенсуса». Жесткая денежно-кредитная политика, либерализация внешней торговли и финансовых рынков, свободный обменный курс национальной валюты, приватизация как панацея и дерегулирование экономики – эти и подобные им правила, сформулированные Джоном Вильямсоном в 1990 г. в статье «Что понимает Вашингтон под политикой реформ», составили макроэкономический кодекс неолиберала применительно к развивающимся рынкам. «Десять заповедей» «вашингтонского консенсуса» – это краткий конспект того, что нужно от нас глобальному капиталу.

Надо сказать, что даже в условиях жесткого санкционного давления финансово-экономический блок правительства приложил все усилия к тому, чтобы эти заповеди соблюдать, что делает нас свидетелями (и, к несчастью, объектом) интересного эксперимента: как хранить верность «вашингтонскому консенсусу» на фоне объявления бессрочной экономической войны со стороны Вашингтона?

Так или иначе, противоречие между геополитическим суверенитетом и экономикой зависимости может разрешиться двояким образом: либо через приведение экономической модели в соответствие с геополитическим статусом либо, напротив, через претворение «экономики зависимости» в «политику зависимости».

На мой взгляд, сегодня это главный параметр политико-идеологического размежевания в правящем слое, не совпадающий с критерием «лояльность» – «оппозиционность».

Понятно, что носителем второго сценария в наиболее явном виде выступает все та же «несистемная оппозиция», но в этом вопросе к ней примыкает значительная и влиятельная часть российской правящей элиты, которая считает «экономику зависимости» безальтернативной, а игры в суверенитет – зашедшими слишком далеко. Возможно, «политику зависимости» она предпочтет выстраивать по сценарию мягкой, а не обвальной десуверенизации, но сам выбор – равнять «геополитику» по «экономике», а не наоборот, – для нее очевиден.

Учитывая компромиссный характер сложившегося в России политического режима, в нем заложено явное стремление уклониться от этого выбора. Политический ресурс президента может оказаться для этого вполне достаточным. Он позволяет выиграть выборы и, возможно, даже обеспечить стабильность на протяжении еще одного срока. Но вопрос в том, чтобы накопившиеся противоречия не разорвали систему по его окончании. И еще – чтобы у общества, как и у самого президента, не было ощущения, что они вместе «отбывают» этот последний срок.

Для этого общество и власть должны быть связаны ощущением миссии, соответствующей текущему историческому моменту. Как и все главные вещи, эта миссия лежит на поверхности: сделать суверенизацию России необратимой . То есть комплексной –подкрепленной на экономическом, социальном, технологическом уровне.

Одно из обстоятельств, мешающих выбору в пользу стратегии комплексного суверенитета , – уверенность в том, что она не может означать ничего иного, кроме построения экономики осажденной крепости. Эта уверенность – ложная, но глубоко укорененная. В этом плане она сродни убеждению, что единственная реальная антикоррупционная альтернатива – «сталинские репрессии».

Основной вопрос экономики

Альтернативой узкоспециализированной «экономике зависимости» является не полностью автаркическая, а, по выражению Якова Миркина «универсальная экономика», или экономика полного цикла, обеспечивающая себя большей частью номенклатуры товаров конечного потребления и услуг. Это не закрытость от внешних обменов, но преобладание внутренних обменов над внешними – абсолютно естественное для крупных стран.

Примечательно, что год назад на заседании Экономического совета, анонсировав конкуренцию экономических стратегий, президент одновременно призвал к деидеологизации экономической дискуссии. И вполне справедливо: мы сполна испили чашу экономического догматизма как в социалистическом, так и в либерально-рыночном наполнении. Но экономическая политика, как и любая другая, подразумевает выбор не только средств для достижения целей, но и самих целей.

Сегодня основной мировоззренческий вопрос экономической политики и соответственно идеологический нерв дискуссий в этой сфере – это не вопрос баланса между государственным и частным сектором, планом и рынком, «количественным смягчением» и «сжатием». Это вопрос выбора между «разомкнутой экономикой», структура которой производна от ее специализации в мировой торговле (и которая, как следствие, фрагментирована – «порталы» глобального мира в каждой отдельно взятой стране перемежаются с зонами отсталости), и экономикой «страны-системы» (если использовать термин Эдварда Люттвака), ориентированной на сопряженное развитие внутренних социальных групп, отраслей, территорий.

На этот осевой выбор накладываются другие альтернативы в социально-экономической сфере, и их можно вполне наглядно проследить на примере уже упомянутых конкурирующих стратегий. К сожалению, это сравнение обречено быть довольно условным: в отличие от «Стратегии роста» , подготовленной Столыпинским институтом и представленной недавно на Ялтинском экономическом форуме, программа Центра стратегических разработок остается закрытым документом. Тем не менее, дозированные утечки позволяют судить о его направленности.

Прежде всего, стоит отметить наличие определенного набора тем и позиций в общем знаменателе обеих стратегий. Это вопросы судебной реформы и правопорядка, снижение административного давления на бизнес, приоритет развития инфраструктуры, усилия по «цифровизации» экономики и администрирования. Судя по недавнему интервью Алексея Кудрина , в этот общий знаменатель попадает даже умеренное смягчение денежно-кредитной политики.

Тем более показательны имеющиеся на этом фоне разногласия. Принципиальный характер им придает уже упомянутый подспудный выбор между «разомкнутой экономикой» и экономикой «страны-системы».

Например, для «экономики полного цикла» принципиален емкий внутренний рынок. Соответственно, «Стратегия роста» выводит в приоритет генерацию качественных рабочих мест и опережающий рост доходов, а также предлагает политику социального выравнивания (прогрессивный НДФЛ). Алексей Кудрин и системные либералы, напротив, традиционно выступают за экономику «дешевого труда» (в том числе, за счет масштабного импорта рабочей силы) и против прогрессивного налогообложения.

«Стратегия роста» рекомендует на первых этапах модернизации «умеренно-жесткую протекционистскую политику» в духе «толкового тарифа» Витте и Менделеева (высокие пошлины на потребительские товары, низкие – на импорт средств производства). Алексей Кудрин считает , что «мы должны поддерживать и расширять наше участие во всех основных соглашениях» (по контексту, очевидно, имеются в виду соглашения в рамках ВТО), поскольку заинтересованы в наращивании несырьевого экспорта.

Кстати, аргумент «от экспорта» в данном случае довольно условный: если мы будем, например, вводить заградительные барьеры для продукции Boeing иAirbus, это вряд ли сильно обеспокоит потенциальных покупателей Сухой-Superjet или МС-21, поскольку ни США, ни страны ЕС к их числу явно не относятся. Иными словами, обеспечение доступа на внешние рынки возможно на основе двусторонних соглашений и привилегированных партнерств, а не универсальных обязательств по открытию собственных рынков.

Авторы «Стратегии роста» говорят о необходимости «налоговой мотивации перехода в российскую юрисдикцию», каковой может стать «оффшорный коэффициент по налогу на прибыль и налогу на имущество». Алексей Кудрин не раз высказывался против даже ограниченных мер по деофшоризации , равно как и против мер «мягкого» валютного регулирования в кризисных условиях.

Примечательно и другое отличие. Один из принципиальных тезисов «Стратегии роста» – восстановление экономики «простых вещей» (т.е. производства широкого спектра потребительских товаров, которые сегодня импортируются) и повышенное внимание к базовым «среднетехнологичным» отраслям промышленности (АПК, переработка полезных ископаемых, транспорт, строительство). Риторика Алексея Кудрина сочится «инновациями» и хайтеком.

Конечно, устремленность ЦСР в технологическое будущее можно только приветствовать. Но вот имеет ли смысл «инноватизация» в отрыве от комплексной промышленной политики? В европейских дискуссиях о технологической политике в этой связи возник хороший термин – «высокотехнологическая близорукость». Это склонность к недооценке базовых отраслей в угоду той или иной «инновационной моде».

Сегодня инновационная мода задается в дискуссиях о «новой промышленной революции», под которой понимается, главным образом, нарастающий процесс «цифровизации» материального производства и сферы услуг. Главный политический акцент программы ЦСР, насколько мы можем судить по сделанным заявлениям, – своего рода призыв к государству со стороны прогрессивной общественности: меняться, чтобы «не проспать» технологический рывок. Главное практическое следствие – опережающие вложения в «человеческий капитал».

Тезис о приоритетности образования и здравоохранения трудно не поддержать, но он имеет мало смысла вне контекста создания критической массы высокопроизводительных рабочих мест. Даже нынешний мало кого вдохновляющий образовательный контур страны в целом избыточен по отношению к существующему рынку труда. Кстати, это одна из причин абсурдности безупречно гуманистического лозунга: «давайте отнимем заказ у военной промышленности и вложим деньги в образование». На практике это означает: сократить один из немногих наукоемких секторов обрабатывающей промышленности, чтобы произвести еще больше дипломированных офис-менеджеров и сторожей, профессиональных безработных и эмигрантов.

Не будут ли опережающие вложения в человеческий капитал вне контекста масштабной программы создания рабочих мест (о каковой в исполнении ЦСР пока ничего не известно) – способом еще активнее «истекать в мир мозгами» (по выражению Александра Аузана)? Аналогичный вопрос уместен и в отношении самой концепции «новой промышленной революции». Не станет ли она в прочтении ЦСР очередным флагом старой доброй деиндустриализации, каким стала в свое время концепция «постиндустриального общества» в исполнении отечественных либералов? Например, может обнаружиться, что мы в очередной раз «навсегда отстали»: раз у нас слабо внедряются промышленные роботы (а сейчас это, к сожалению, так), то давайте, наконец, покончим с «ржавым поясом» отечественной тяжелой индустрии и сосредоточимся на «индустрии впечатлений» и в целом сфере услуг (как предлагалось в свое время в либеральной «Стратегии-2020»).

Путь в будущее лежит через внутренний рынок

Сказанное ни в коей мере не отменяет значения тех тектонических сдвигов, которые происходят в сфере производственных технологий и которые повлекут серьезные геоэкономические сдвиги. И то, и другое для нас – серьезный вызов. Только на него нельзя ответить под лозунгом «еще больше вашингтонского консенсуса». Тем более что трансформации, о которых идет речь, имеют прямо противоположный вектор.

Как отмечает один из авторов концепции «Индустрия 4.0.» Питер Марш, «экономическая модель, в которой американцы и европейцы покупают китайские товары на деньги, занятые у всего мира, теперь догорает на глазах у всей планеты». Ему вторят аналитики Boston Consulting Group: «глобальное производство будет все чаще становиться региональным... все большее число товаров, потребляемых в Азии, Европе и Америках, будет сделано вблизи дома». Это происходит под влиянием целого ряда геоэкономических и технологических факторов. Главный из геоэкономических факторов – растущее беспокойство Запада по поводу конкуренции со стороны Китая как многопрофильной промышленной державы. В числе технологических факторов:

· 3D-печать, которая благоприятствует кастомизации (производству под запрос) и позволяет избавиться от длинных логистических цепочек;
· роботизация, которая позволяет по-новому взглянуть на сравнительные трудовые издержки в развитых и развивающихся странах;
· удешевление производственных технологий в ряде отраслей, которое делает их окупаемыми не только в больших или гигантских, но и в малых и средних сериях.

Все это программирует ключевой стратегический эффект промышленной революции: производство становится ближе к потреблению. Ближе – буквально: географически, геоэкономически.

Но это значит, что Индустрия 4.0. будет развиваться прежде всего там, где есть тот самый емкий и разнообразный внутренний рынок, на развитии которого сфокусирована «Стратегия роста» и которым нарочито пренебрегают системные либералы. С этой точки зрения восстановление экономики «простых вещей» и развитие базовых отраслей (как фактора занятости и общей производственной культуры) стали бы гораздо большим вкладом в наше технологическое будущее, чем бег по кругу «глобальных технологических цепочек».

В России действительно есть истории экономического и технологического успеха, связанные с той стратегией, к которой отсылает известная фраза Кудина – участие в глобальных технологических цепочках на вторых ролях. Хорошо, если эти истории будут тиражироваться и масштабироваться. Но они не смогут стать основной формулой общенационального экономического успеха. С одной стороны, Россия слишком большая, чтобы целиком уместиться в прокрустово ложе нишевых индустрий категории B2B (поставки комплектующих и услуг для производителей в других странах). С другой стороны, она достаточно большая, чтобы позволить себе что-то большее.

И главное, в рамках нового экономико-технологического уклада глобализация (по крайней мере, в ее прежней модели) становится все более провинциальной идеей. А общемировые тенденции, к которым любят апеллировать идеологи экономики зависимости, сегодня благоприятны как раз для построения в России многопрофильной и самообеспечивающей экономики. Это новый протекционизм в исполнении крупных держав, новая промышленная революция как фактор решоринга. Это возрастающий акцент на производстве уникальной продукции (в которой мы традиционно сильнее, чем в «конвеерных технологиях»).

Все это создает историческое окно возможностей для того, чтобы сделать выбор в пользу стратегии комплексного суверенитета. Пространством, где совершается сегодня этот выбор, является не внешняя политика, а экономическая идеология следующего президентского срока.

Термин «зависимое развитие» ассоциируется с работами 1950-х гг. аргентинца Рауля Пребиша, но школа мысли, разрабатывающая эту проблему, имеет более глубокую родословную (Фридрих Лист, немецкая историческая школа) и более чем актуальное продолжение («мир-системный» анализ Валлерстайна, работы Эрика Райнерта, Ха-Джун Чанга и др.).

Директор МВФ, Ми­шель Камдессю.

Именно эту и привезли в Москву американские «эксперты», возглавляемые Джерри Саксом. Привезли сразу же после попытки ГКЧП сохранить Советский Союз, так напугавшей США в конце августа 1991 года.

Джерри Сакс

Когда Хазбулатов, возглавлявший в те дни Верховный Совет, рассказал недалёкому Ельцину всю историю с программой «Вашингтонский консенсус» тот был удивлен. Но, Гайдар, Бурбулис, Чубайс и К°, сумели его успокоить, Ельцин упорно продолжал настаивать на верности «избранного курса».

Он продолжал настаивать на выполнении «Консенсуса» даже тогда, когда всему миру был очевиден крах этой программы - везде, где пытались его осуществить. Конечно, программа являлась мощным инструментом МВФ, ее курировал исполнительный директор МВФ, Ми­шель Камдессю.

Верховный Совет мешал правительству Гайдара применить «Вашингтонский консенсус» в России и пытался смягчить шоковую терапию. Кстати, термин «шоковая терапия» принадлежит польскому премьеру Бальцеровичу , который первоначально принял указанную гарвардскую «Программу» и попытался ее внедрить, но быстро отказался от нее, просчитав гибельные последствия. В результате, «большая приватизация» в Польше началась спустя более 10 лет после того, как эта страна приступила к радикальным реформам, в 2000 году. Таким образом, «Вашингтонский консенсус» не был реализован в полном объеме ни в одной стране мира, кроме России. Все это умалчивается до сегодняшнего дня.

Но правительство «реформаторов» ухватилось за эту программу, как дурень за погремушку, и началось внедрение её в жизнь. Как мы уже говорили, Верховный Совет всячески способствовал торможению дикой приватизации и ломки народного хозяйства. В частности, им было предложено разделить экономику на два сектора:

Первый сектор:

тяжелая промышленность, отдельные отрасли маши­ностроения, включая ВПК;

недра, добыча руд, нефти, газа и все трубопроводы;

железные дороги, базовый морской транспортный флот, речной флот, весь гражданский флот.

Эти отрасли и сферы экономики должны были сформи­ровать государственный сектор экономики.

И второй сектор:

легкая и пищевая промышленность;

торговля - внутренняя и внешняя, отрасли машиностроения, ориентированные на производство товаров для нужд экономики и населения;

гражданское строительство, вся сфера «экономики строительства», включая лесо- и деревообрабатывающую промышленность;

производство различных стройматериалов и пр.;

производство бытовой техники (телевизионной и пр.), и многое другое, не попадающее в перечень «первой группы».

При этом важнейшим направлением приватизации рассматривался механизм стимулирования создания новых предприятий частного сектора, а не просто перевод предприятий из одного качественного состояния в другое.

По сути эти предложения - бомба под советскую экономику, но бомба более мягкая, более размытая во времени. Ибо, как говорится в старой народной сказке: сто́ит только разрешить лисичке положить хвостик на порог избушки и, глядишь, а она уже внедрила в твою избушку весь свой рыжий организм, и тебе уже тесновато с новой гостьей. А через недалёкое время вы меняетесь с ней ролями. Уже хозяйка она, а вы пляшете под музыку, которую заказывает новая мадам.

Правительство, которое претворяло в жизнь планы Вашингтона, возглавил Егор Гайдар . Он был и.о. главы правительства РФ всего 6 месяцев: июнь-декабрь 1992 года, но наворочал столько, что до сих пор разгрести не могут. Да и не пытаются.

Егор Гайдар

Гайдар был партийным журналистом-публицистом, получил экономическое образование в МГУ. Никем и ничем никогда не руководил, никакими экономическими исследованиями не занимался. Работал редактором в отделе экономики журнала ЦК КПСС «Коммунист». Затем его повысили - перевели, в 1989 году, редактором отдела экономики «Правды» - центрального органа ЦК КПСС. Гайдар стал консультантом министра финансов Валентина Павлова, который задался целью выполнить две задачи, которые, на его, Павлова, взгляд, могли решить серьезные финансово-бюджетные проблемы СССР.

Валентин Павлов

Первая задача : в 4-10 раз повысить цены на потребительские товары и продукты питания (при минимальном повышении заработной платы).

Вторая задача : «распылить» сбережения населения на счетах сберегательных касс (то есть Госбанка). Павлов исходил из вульгарной концептуальной идеи, что накопленные крупные сбережения населения (свыше 700 млрд. долл.) «давят» на бюджет, способствуют его неустойчивости.

Этот план Павлова Гайдар сумел осуществить (вместе с Геращенко) , через печатание новых денежных купюр, то есть стимулирование инфляции. Тут будет уместно вспомнить новые купюры в 200 и 2 000 целковых, выпущенные несравненной Эльвирой, нашей, Сахипзадовной.

Одним из «советчиков» этих неразумных идей и являлся Гайдар. «План Павлова» в полном объеме и был реализован Гайдаром , который Ельциным преподносился как высшее достижение реформаторской мысли!..

Конечно, никаким реформатором Гайдар не был: для него что социализм, что капитализм - понятия достаточно абстрактные, главное для него – это то, что может дать ему лично, его среде, его корпорации нахождение во Власти.

Его внедрила в ельцинскую стаю старая московская бюрократия, которая, расставшись с политической властью, мгновенно оценила ситуацию и бульдожьей хваткой вцепилась в финансово-экономический сектор в ожидании грядущей приватизации.

В силу абсолютного незнания того, что он должен был делать, возглавив финансово-экономический блок правительства, Гайдар слепо полагался на своих заокеанских советников . А они предоставляли России далеко не лучший американский товар. Так премьерство Гайдара стало ловушкой для России.

Геннадий Бурбулис

За один год своего пребывания у власти, а это почти весь 1992 год, Егор Гайдар и Геннадий Бурбулис сумели провести следующие диверсии:

- блокирование производственного процесса в масштабах всей страны и прежде всего в промышленности и сельском хозяйстве, отказ от их кредитования;

- либерализация цен на все виды изделий, в том числе на продовольствие и товары народного потребления;

- «распыление» сбережений населения на счетах сберегательных касс без каких-либо государственных обязательств.

«Вашингтонский консенсус» - это система из десяти принципов макроэкономической политики, которая была сформулирована американским экономистом Джоном Уильямсоном в его статье, опубликованной в сборнике под его же редакцией. Статья называлась «Что Вашингтон понимает под политической реформой». Уильямсон - сотрудник Института международной экономики в Вашингтоне. Его можно назвать инсайдером, который вращался в вашингтонских кругах, долго проработал в Вашингтоне. В своей научной статье он попытался сформулировать точки консенсуса вашингтонских политиков и экономистов, стихийно оформившиеся в 1980-е годы.

«Вашингтонский консенсус» - документ-программа показывал латиноамериканским странам чёткий путь от их регулируемых авторитарными режимами экономик к либеральной финансово-экономической модели западного типа. В нём речь шла о принципах, которые, по мнению Уильямсона, отражают общую позицию администрации США, главных международных финансовых организаций (МВФ и Всемирного банка), а также ведущих американских аналитических центров. Так как штаб-квартиры всех перечисленных структур находились в Вашингтоне, написанный Уильямсоном документ был назван «Вашингтонский консенсус». Данный документ-программа включает набор из 10 основных шагов в сфере экономики, которые необходимо осуществить любому правительству для построения в стране современной финансовой и экономической системы западного типа. В частности осуществить:

1. либерализацию (дерегулирование) экономики;

2. приватизацию государственного сектора экономики;

3. усилить фискальную дисциплину (поддержание минимального дефицита бюджета за счёт сокращения социальных программ);

4. защиту собственности и прав собственников;

5. снижение ограничений для прямых иностранных инвестиций;

6. свободную конвертацию национальной валюты;

7. либерализацию внешней торговли (в основном за счет снижения ставок импортных пошлин);

8. либерализацию финансовых рынков;

9. снижение предельных ставок налогов;

10. реорганизацию структуры бюджетных расходов в сторону приоритетности здравоохранения, образования и инфраструктуры».

Два десятилетия Запад в целом и Соединённые Штаты в частности планомерно и целенаправленно всеми возможными способами и средствами навязывали миру эти 10 главных принципов „Вашингтонского консенсуса“. Однако 3 апреля этого года, глава МВФ, вдруг заявил, что эти принципы -- нежизнеспособны, ошибочны и даже вредны. Стремление каждой страны достичь низкого бюджетного дефицита, бурного экономического роста, свободного неподконтрольного финансового рынка, либеральных налогов привело к тому, что мировой экономический кризис стал неизбежен. МВФ призывает создать такую глобальную экономику, в которой станет меньше рисков и неопределенности, финансовый сектор будет регулироваться государством, а доходы и блага будут распределяться по справедливости. Странам нужно продолжать начатый процесс глобализации, но сама глобализация должна стать иной - не капиталистической, а «справедливой и с человеческим лицом». Иначе говоря, в Международном валютном фонде неожиданно пришли к парадоксальному выводу о том, что многолетняя деятельность их организации -- ошибочна и даже опасна для тех, на кого она направлена.

Глава МВФ Доминик Стросс-Кан, выступая в Вашингтоне на открытии очередной сессии руководящих органов МВФ и Всемирного банка, напомнил: до кризиса все были уверены, что знают, как надо управлять экономическими системами. Существовал «вашингтонский консенсус», который формулировал вполне конкретные правила валютной и налоговой политики. «Консенсус» обещал, что отмена госконтроля простимулирует экономический рост. Однако низкая инфляция, высокий экономический рост, слишком свободный и неподконтрольный финансовый рынок не гарантируют никаких позитивных эффектов. «Вашингтонский консенсус» с его упрощенными экономическими представлениями и рецептами рухнул во время кризиса мировой экономики и остался позади», - сказал Стросс-Кан.

Экономическая ситуация в посткризисном мире все еще хрупка и весьма неопределенна. И, как говорит Стросс-Кан, для преодоления такой неопределенности миру нужны новые подходы к принципам экономической и социальной политики внутри каждой отдельно взятой страны и на международной арене в целом. В частности, западный мир понял, что «финансовый сектор нуждается в серьезном хирургическом вмешательстве с точки зрения регулирования». Кризис, по словам главы МВФ, стал порождением культуры бездумных рисков, и эта культура жива до сих пор.

Примечательно, что в МВФ теперь уверены: финансовый сектор необходимо облагать налогами, чтобы переложить на него ту часть расходов, которая из-за его же рискованных операций легла на бюджеты государств и, как следствие, на население. Финансовая глобализация, продолжает Стросс-Кан, усилила неравенство, и это стало одной из тайных пружин кризиса. «Поэтому в более долгосрочной перспективе устойчивый рост ассоциируется с более справедливым распределением доходов, - объявил глава МВФ. - Нам нужна глобализация нового рода, более справедливая глобализация, глобализация с человеческим лицом. Блага от экономического роста должны широко распределяться, а не просто присваиваться горсткой привилегированных людей».

Именно международное сотрудничество - прежде всего в рамках «двадцатки» - помогло странам «удержаться от сползания во вторую Великую депрессию». Поэтому переосмысление «вашингтонского консенсуса» должно способствовать сплоченности стран друг с другом перед лицом глобальных экономических вызовов. Так, например, Европе для преодоления суверенных долговых проблем МВФ порекомендовал принять «всеобъемлющее решение, основанное на общеевропейской солидарности».

Эксперты озадачены тем, что МВФ вместо глобалистов-капиталистов хочет увидеть в будущем «глобалистов с человеческим лицом». Как заметил начальник Управления финансовой группы БКС Николай Солабуто, все это очень похоже «чуть ли не на организацию очередного Интернационала»: «Считается, что если страны соблюдают принципы «вашингтонского консенсуса», то они в одиночку могут противостоять кризису. Однако кризис более или менее успешно страны миновали как раз благодаря вмешательству извне. Евросоюз помог странам Европы, «двадцатка» помогла остальным». Отсюда следует, что индивидуализм государств должен быть преодолен, МВФ, по сути, заговорил о коллективизме на глобальном уровне. Призыв к госрегулированию экономики и к распределению доходов по справедливости, а не по рыночным законам очень напоминает социалистические идеи прошлого. Похоже, на смену капиталистической глобализации идет глобализация социалистическая. Также эксперты увидели в заявлениях Стросс-Кана призыв не столько ограничивать приток опасного спекулятивного капитала в страны, сколько, наоборот, стимулировать еще большую миграцию капитала, чтобы он достигал те страны, которые ранее «обходил».

«В МВФ поняли, что все элементы «вашингтонского консенсуса» не обеспечивают справедливого распределения прибавочного продукта», - соглашается гендиректор компании «ФинЭкспертиза» Агван Микаелян. В то же время Микаелян заметил, что роль «двадцатки» все-таки преувеличена: «Позиции G7 в мировом финансовом регулировании значительно сильнее позиций стран, не входящих в этот элитарный круг. В такой ситуации все развивающиеся экономики стремятся занять свое место и поучаствовать в несправедливом перераспределении. И, конечно, новых «компаньонов» там не жалуют. Если же говорить о какой-то справедливости, то встает вопрос не о расширении клуба, а о том, чтобы перестать привязываться к рискованным операциям и начать ориентироваться на результаты труда».

Новое миропонимание МВФ, считают эксперты, может сказаться и на России. В частности, как предполагает Николай Солабуто, от России могут потребоваться еще большая интеграция в мировую экономику и усиление позиций в «двадцатке» развитых стран. Но в то же время эта интеграция в «новый глобальный мир», вполне возможно, уже не будет предполагать валютных войн наподобие тех, которые происходили между США и Китаем. Наоборот, «униженные и оскорбленные» смогут теперь громко заявлять о защите собственных экономических интересов, с которыми должны считаться развитые страны.

Результатом внедрения «вашингтонского консенсуса» является заметное ускорение темпов роста периферийных систем, в то время как в центре Мир-Системы, включая США, они замедлились. Система «вашингтонского консенсуса» принималась в интересах США. Но американцы переинтриговали. «Вряд ли высшие эшелоны американской администрации стремились к замедлению темпов роста в собственной стране и в странах - ближайших союзниках и ускорению темпов роста в странах периферии, далеко не со всеми из которых (скажем, с Китаем) отношения США можно назвать действительно дружественными», - заметил Андрей Коротаев - российский историк, социолог, экономист.

В качестве примера можно взять несколько принципов, перечисленных в статье Уильямсона.

Пункт о курсе национальной валюты в самой статье звучит несколько двусмысленно. Конкурентоспособный валютный курс способствует перетеканию капиталов из стран с завышенным валютным курсом (как в центре Мир-Системы - в развитых странах) в страны с заниженным валютным курсом. Это естественно: если в стране курс валюты завышен, то налаживать производство в этой стране нет смысла, потому что произведенные там товары не будут конкурентоспособными. Обратная ситуация в стране, где курс национальной валюты занижен. Занижая курс, мы обеспечиваем повышенные темпы экономического роста в странах периферии и замедляем темпы роста в центре Мир-Системы. Другой пункт - фискальная реформа: ликвидация чрезмерного налогообложения. Слишком высокие налоги замедляют темпы роста. Понижая налоги, мы делаем страну инвестиционно привлекательней. Практически все принципы «вашингтонского консенсуса», не говоря уже про пункт защиты частной собственности, - это рецепт того, как сделать страну инвестиционно привлекательной.

Внедрение этих макроэкономических принципов в странах третьего мира резко повысило их инвестиционную привлекательность. В результате мы имеем то, что имеем, - разрыв между центром и периферией в настоящее время стремительно сокращается.

В наибольшей степени от «вашингтонского консенсуса» выиграли те страны третьего мира, которые применяли у себя его принципы в полном объеме, не забывая про гарантии праву собственника и про приоритет образования и здравоохранения. Кроме Китая, это Индия, добившаяся высоких экономических результатов. Уже в самом Вашингтоне наконец-то испугались эффективности своих рецептов, в результате которых темпы роста объектов рекомендаций далеко обогнали темпы роста в самих Соединенных Штатах и в странах Запада.

Резкое ускорение темпов роста на периферии и замедление темпов роста в центре Мир-Системы будут вести к пересмотру политической организации Мир-Системы. Есть все основания предполагать, что разрыв между центром и периферией будет все больше и больше сокращаться. С ростом экономической мощи периферии она, естественно, будет играть все большую и большую роль в мировых делах. Реструктурирование политической Мир-Системы представляется неизбежным.

Соединенные Штаты постепенно будут утрачивать свою лидирующую роль.

вашингтонский консенсус

Кратко положения «Вашингтонского консенсуса» можно выразить так:

Бюджетная дисциплина . Государства должны бюджетный дефицит если не ликвидировать, то свести к такому минимуму, который был бы приемлем для частного капитала.

Особая направленность расходов госбюджета . Субсидии потребителям и дотации производителям должны быть сведены до минимума. Правительство должно расходовать деньги лишь на первоочередную медицинскую помощь, на начальное образование и на развитие инфраструктуры.

Налоговая политика . База налогообложения должна быть как можно более широкой, но ставки налогов - умеренными. То есть в базу налогообложения должны входить и физические, и юридические лица.

Процентные ставки . Процентные ставки по кредиту должны складываться на внутренних финансовых рынках, и государство не должно вмешиваться в этот процесс. Предлагаемый вкладчикам процент должен стимулировать их вклады в банки и сдерживать бегство капиталов. Для того, чтобы банковская деятельность была рентабельной, а это зависит и от вкладчиков в том числе, ставка рефинансирования должна быть выше процента по инфляции.

Обменный курс . Страны должны ввести такой обменный курс своей валюты, который способствовал бы их экспорту, делая экспортные цены на их продукцию более конкурентоспособными.

Торговый либерализм . Квоты на импорт должны быть отменены и заменены таможенными тарифами. Таможенные тарифы на импорт должны быть минимальными и не должны вводиться на те товары, импорт которых необходим для производства товаров в стране для последующего экспорта из неё.

Прямые иностранные капиталовложения . Должна быть принята политика поощрения и привлечения капитала и технологических знаний из-за рубежа. Условия конкуренции для иностранных и местных фирм должны быть одинаковыми.

Приватизация предприятий . Должна всячески поощряться приватизация государственных предприятий.

Дерегуляция . Излишнее государственное регулирование порождает лишь коррупцию и дискриминацию в отношении участников рынка, не имеющих возможности пробиться к высшим слоям бюрократии. Следует стремиться к тому, чтобы в перспективе покончить с государственным регулированием экономики и с государственным сектором.

Права частной собственности . Эти права должны быть гарантированы при постоянном усилении их защиты. Этому должна быть подчинена и законодательная база, и правоприменительная практика.

Неадекватность экономической политики, проводимой множеством стран на основе реализации этих принципов, показала практика применения в экономике стран «третьего мира» и реальность мирового финансового кризиса в развитых странах. Такое положение дел обусловлено несоответствием благонамеренных оглашений «Вашингтонского консенсуса», приведённых выше, реальным закономерностям функционирования экономики. Потому раскроем умолчания и укажем действительные последствия реализации оглашённых принципов.

БЮДЖЕТНАЯ ДИСЦИПЛИНА

Сведение бюджетного дефицита к минимуму ведёт к тому, что государства не могут направлять средства на крупные долгосрочные проекты. В итоге они становятся зависимыми от организаций, в частности международных, которые имеют возможности реализовывать подобные проекты. Так государства становятся несвободными в выборе путей своего развития в долгосрочной перспективе. И таким образом деятельность отдельных государств вписывается в стратегии глобальной интеграции, проводимые на надгосударственном уровне.

ОСОБАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ РАСХОДОВ ГОСБЮДЖЕТА

В народном хозяйстве есть отрасли с низкой рентабельностью, которые в принципе не способны нормально функционировать в неконтролируемом финансовом климате рынка. Себестоимость некоторых товаров достаточно высокая, что требует субсидирования потребления для нормального развития производящей данные товары отрасли. Поэтому сведение субсидий потребителям и дотаций производителям к минимуму будет замыкать государства, следующие этим принципам, на производителей других государств, имеющих изначально конкурентное преимущество и, что особенно важно, будет уменьшать устойчивость функционирования производственно-потребительской системы государств, последовавших этому принципу.

НАЛОГОВАЯ ПОЛИТИКА

Внесение в базу налогообложения всех физических лиц в первую очередь увеличивает необходимый штат налоговой службы в разы. Что легче: обслуживать 50 тыс. юридических лиц, которые занимаются внутренним учётом работников, или 140 млн. физических лиц по отдельности? Создаются пропагандистские мифы о равенстве всех перед законом: и предпринимателей, и наёмных работников, и о том, что государственность - «финансово-общенародно-наёмная», так как все платят налоги на её содержание. Тогда как реально государственность оказывается кланово-олигархической и только прикрывается такими мифами.

ПРОЦЕНТНЫЕ СТАВКИ

Для того, чтобы банковская деятельность была рентабельной, а это зависит и от вкладчиков в том числе, по мнению банкиров, воспринимающих банковское дело как одну из форм производства или предпринимательства, а не как часть единой системы макрорегулирования, ставка рефинансирования должна быть выше процента по инфляции. Ссудный процент забирает в стоимостной форме из общества заранее оговорённую долю производимого, которая исторически реально всегда выше, чем полезный эффект от взятия кредитной ссуды. Налоги возвращаются в общество в том или ином виде, тогда как ссудный процент перекачивает платёжеспособность общества в банковский сектор, который в свою очередь практически везде замкнут на международные финансовые институты.

ОБМЕННЫЙ КУРС

Рассмотрение вопроса о курсах валют бессмысленно вне рассмотрения продуктообмена в глобальных масштабах между региональными производственно-потребительскими системами. В реальности же для государств, следующих «Вашингтонскому консенсусу», обменный курс в принципе не является управляемым параметром. Однако стоит отметить, что вследствие принятия положений Ваш/Кона обменный курс государства становится подвержен управлению извне.

На сегодняшний день международная валютная система, которая обеспечивает международную торговлю, представляет собой следующее: Несколько стран обладают правом эмиссии валют, которые являются резервными. После отмены Бреттон-Вудского соглашения, эти валюты не обеспечиваются ничем, в том числе и золотом. Остальные страны для того, что бы эмитировать свою валюту должны прежде обеспечить наличие в своих запасах золота или валют, являющихся резервными (доллар США, Евро и т.д.). Контроль за соблюдением и помощь в выравнивании платёжных балансов осуществляет Международный валютный фонд. Такая система порождает возможности для контроля денежной массы в странах со стороны стран эмитентов резервных валют и возможности спекуляций со стороны этих стран эмитентов и международных кредитно-финансовых организаций.

ТОРГОВЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ

Отмена квот на импорт и замена их минимальными таможенными тарифами ведут к стимулированию импорта компонентов более сложных продуктов, которые потом экспортируются для удовлетворения интересов внешних потребителей за счёт производственного потенциала страны-импортёра. Это ведёт к разрыву технологических цепочек и может поставить в сильную зависимость от конъюнктуры рынков стратегические отрасли стран, следующих этому принципу.

ПРЯМЫЕ ИНОСТРАННЫЕ КАПИТАЛОВЛОЖЕНИЯ

Введение одинаковых условий для иностранных и местных фирм создаёт изначально лучшие конкурентные условия для уже существующих крупных транснациональных корпораций, которые способны демпинговать цены местных производителей. После того, как местные производители вытеснены с рынков, цены поднимают до приемлемого для корпораций уровня.

ДЕРЕГУЛЯЦИЯ. ПРИВАТИЗАЦИЯ ПРЕДПРИЯТИЙ

Государственное регулирование обеспечивает долгосрочные проекты в интересах общественного развития, на которые не нацелены бизнес-структуры, ориентированные на свои частные интересы. Исчезновение государственного регулирования экономики и государственного сектора автоматически делает экономику страны зависимой от внешнего макроэкономического регулирования через международные финансовые институты и крупные корпорации, которые всегда имеют стратегию и планы развития, основанные на перераспределении имеющихся ресурсов директивно-адресными методами.

Утверждение о том, что частный предприниматель по определе-нию эффективнее, чем государственное предприятие, возводит-ся в ранг аксиомы и считается само собой разумеющимся, хотя этому нет прямых доказательств.

ПРАВА ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Гарантирование только прав частной собственности недоста-точно для нормального общественного развития, так как некоторые ресурсы, такие как земля, вода, воздух, недра - не являются чьей-либо частной собственностью, а даны нам изначально. А значит требует адекватного юридического описания общественной собственности и принципов разграничения обоих видов собственности по признаку права управления той или иной собственностью.

Последствиями действий международной экономической системы, основанной на правилах «Вашингтонского консенсуса», является разрушение экономик многих стран, за счёт чего обогащаются различные доминирующие в мире транснациональные компании и олигархические кланы. В этих странах растёт социальная напряжённость и формируется потенциальная кадровая база революций и войн, что, в свою очередь, может затронуть соседние, вполне благополучные страны и, в худшем случае, дестабилизировать обстановку на всей планете. К тому же безудержная гонка потребления в странах-метрополиях приводит к огромному количеству экологических проблем и катастроф, которых было уже не мало на протяжении XX и XXI веков.

Итак, как можно увидеть, глобализация, как объективный процесс концентрации производительных сил, на основе следования принципам «Вашингтонского консенсуса» заходит всё в больший и больший тупик. Поэтому было решено выработать принципы для альтернативного этому консенсуса, которые бы удовлетворяли новым условиям глобализации, сложившимся в мире.

Что ещё стоит сказать о воздействии «Вашингтонского консенсуса» на страны ему приверженные?

НАУЧНО-ВНЕДРЕНЧЕСКИЕ ЦИКЛЫ

«Научно-внедренческий цикл» - социально-экономический процесс, начало которому даёт постановка исследовательских задач в области фундаментальной науки и который завершается тем, что её достижения находят своё воплощение в производстве массово потребляемой продукции. Реальность такова, что процессы этой категории самоуправляются большей частью бесструктурно, и при этом могут возникать (и целенаправленно формироваться) такие обстоятельства, когда начало научно-внедренческого цикла локализовано в одном обществе, а завершение - в другом.

Законы рыночного ценообразования таковы, что коммерческую выгоду от реализации такого научно-внедренческого цикла будет получать то общество, в котором локализовано его завершение, и обычно это метрополия. А чем ближе к началу цикла - тем больше издержек и ниже показатели рентабельности, вплоть до отрицательной. То же касается и интересов и некоммерческого характера, связанных с реализацией научно-внедренческих циклов.

КОНЦЕНТРАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ

Дж. К. Гелбрейт, советник двух президентов США в своей книге «Экономические теории и цели общества» усматривает в экономической системе США две подсистемы, взаимодействую-щие друг с другом, которые он называет «рыночной системой» и «планирующей системой».

«Рыночная система ». В ней фирмы действительно функционируют в условиях конкуренции, и она большей частью представлена мелким бизнесом (главным образом семейным), который в силу своей отраслевой принадлежности и специфики рынка не имеет перспектив когда-либо стать крупным.

«Планирующая система ». Она представлена крупными корпорациями, которые подчинили себе цены на рынке своей продукции и производственные издержки, работают на основе внутрифирменного долгосрочного планирования и внутриотраслевого и межотраслевого сговора (большей частью косвенного, негласного и потому юридически не наказуемого) о ценах, объёмах производства и т.п. практически без какой-либо конкуренции за рынки и покупателей. Целью их деятельности является приемлемый уровень доходов на долгосрочных интервалах времени, а не удовлетворение потребностей общества и не разрешение его проблем.

«Рыночная подсистема» служит культу мифа о свободе частного предпринимательства, о наличии «планирующей подсистемы» - умалчивают. Дж. К. Гэлбрейт именует «планирующую подсистему» «социализмом для Дженерал Моторс и Локхид», поскольку они (даже при полном провале проводимой ими научно-технической политики) практически полностью гарантированы от банкротства и своим положением на рынке, и своими взаимоотношениями с государственным аппаратом, что и отличает их от фирм, отнесённых Дж. К. Гэлбрейтом к «рыночной подсистеме», которые действительно борются за своё выживание в конкурентной борьбе, и в которой социальная защищённость и наёмного персонала, и предпринимателей-собственников находится на несопоставимо более низком уровне, нежели в «планирующей системе».

Жизнь общества в условиях провозглашения «свободного рынка», когда реально он несвободен приводит к тому, что управление концентрируется в узком кругу немногих международных кланов и корпораций.

При рассмотрении и определении основных принципов «Вашингтонского консенсуса» прежде всего, имеет смысл дать определение самого термина.

«Вашингтонский консенсус» - это тип макроэкономической политики, который в конце XX века был рекомендован руководством МВФ и Всемирного банка к применению в странах, испытывающих финансовый и экономический кризис. «Вашингтонский консенсус» был сформулирован английским экономистом Джоном Уильямсоном в 1989 году как свод правил экономической политики для стран Латинской Америки. Документ имел целью обозначить отход этих стран от командной модели экономического развития 1960--1970-х годов и принятие ими принципов экономической политики, общих для большинства развитых государств. Речь шла о принципах, которые, по мнению Уильямсона, отражали общую позицию администрации США, главных международных финансовых организаций -- МВФ и Всемирного банка, а также ведущих американских аналитических центров. Их штаб-квартиры находились в Вашингтоне -- отсюда и термин «Вашингтонский консенсус».

Данный документ показывал латиноамериканским странам чёткий путь от их регулируемых авторитарными режимами экономик к либеральной финансово-экономической модели западного типа. В нём речь шла о принципах, которые, по мнению Уильямсона, отражают общую позицию администрации США, главных международных финансовых организаций (МВФ и Всемирного банка), а также ведущих американских аналитических центров. Программа включала набор из 10 основных шагов в сфере экономики, которые необходимо было осуществить любому правительству для построения в стране современной финансовой и экономической системы западного типа.

Основные принципы Вашингтонского консенсуса:

• 1. либерализация (дерегулирование) экономики;
• 2. приватизация государственного сектора экономики:
• 3. усиление фискальной дисциплины (поддержание минимального дефицита бюджета за счёт сокращения социальных программ);
• 4. защита собственности и прав собственников;
• 5. снижение ограничений для прямых иностранных инвестиций;
• 6. свободная конвертация национальной валюты;
• 7. либерализация внешней торговли (в основном за счет снижения ставок импортных пошлин); консенсус экономика кризис
• 8. либерализация финансовых рынков;
• 9. снижение предельных ставок налогов;
• 10. реорганизация структуры бюджетных расходов в сторону приоритетности здравоохранения, образования и инфраструктуры».

Два десятилетия Запад в целом и Соединённые Штаты в частности планомерно и целенаправленно всеми возможными способами и средствами навязывали миру эти 10 главных принципов «Вашингтонского консенсуса». Предложенный план формулировал вполне конкретные правила валютной и налоговой политики, обещая, что отмена госконтроля простимулирует экономический рост. Однако низкая инфляция, высокий экономический рост, слишком свободный и неподконтрольный финансовый рынок не смогли гарантировать никаких позитивных эффектов. Так, в сентябре 2008 года все страны мира потерпели финансово-экономический кризис.

В апреле 2011 г. Доминик Стросс-Кан, глава МВФ, выступил с заявлением, что «Вашингтонский консенсус» «с его упрощенными экономическими представлениями и рецептами рухнул во время кризиса мировой экономики и остался позади». Так как стремление каждой страны достичь низкого бюджетного дефицита, бурного экономического роста, свободного неподконтрольного финансового рынка и либеральных налогов привели к неизбежному мировому экономическому кризису.

На мой взгляд практически все принципы «Вашингтонского консенсуса», не говоря уже про пункт защиты частной собственности, - это рецепт того лишь, как сделать страну инвестиционно-привлекательной, но никак не рецепт того, чтобы построить в стране современную и стабильную финансово-экономическую систему. А мировой финансовый кризис доказал неоправданность и даже пагубность чуть ли не всех этих принципов.